"Дети блокадного Ленинграда". Кашкарова Эмилия Матвеевна

Перед войной наша семья, отец - Матвей Абрамович, мама – Мария Абрамовна, я – Эмилия, 12-летний брат, 4-летняя сестренка, жила в Ломоносовском районе в Красных Барках. Недалеко от поселка, который находился рядом с Финским заливом, был расположен учебный аэродром. Родители знали друг друга с детства, так как их дома находились на одной улице. Детство мое проходило в красивейшем месте под Ленинградом, вокруг были леса, где созревали ягоды, росли грибы. Когда началась Финская война, то все войска шли через наш поселок.
Повзрослев, мы бегали в местный клуб на танцы, где всегда было много военных, летчиков, моряков. Красивые, статные парни, всегда аккуратно одеты, подтянуты, на голове белые фуражки.
Перед войной я училась в Петергофе, в ФЗО, закончив его, устроилась работать на часовой завод, но успела получить только первую заработную плату, началась Великая Отечественная Война. Мы, местные девчонки еще не знали о начале войны, прибежали 22 июня в клуб на танцы и увидели, что у наших мальчиков на голове черные головные уборы. В чем дело? И тогда то мы и узнали, что началась война с Германией. Учебный аэродром сразу же стал замаскированным военным аэродромом. Начали рыть вокруг траншеи, началась 1 подготовка к эвакуации часового завода, на котором я работала. Двух старших братьев, Вильяма и Вяйно, сразу же отправили на фронт, хотя Вяйно служил в рядах Армии с 1940 года. В августе 1941 года домой приезжал Вильям, захватил с собой семейные фотографии и сказал, что нам дома жить гораздо опаснее, чем ему на фронте. В наши дни в поселке стоит стела, на которой высечены имена летчиков, которые поднимались в небо с аэродрома около нашего дома, а рядом есть обелиск, где находится перечень солдат, ушедшие на фронт из нашего поселка. Есть в этом списке имена и моих двух братьев.
Каждый день через наш поселок на Ленинград летели вражеские самолеты, услышишь гул самолетов, поднимешь голову вверх, а небо черным-черно от вражеских самолетов. Во время второй волны по эвакуации часового завода меня стали отправлять в тыл, но я отказалась, не могла я оставить под обстрелом свою семью. Была вынуждена уволиться с завода, осталась с родителями. Сентябрь – октябрь с подругами работала на оборонительных работах, с нами были инженер и лейтенант, которые помогали восстанавливать после бомбежек взлетное поле, дорогу. Через наш поселок шли беженцы, мы старались дать им в дорогу то хлеба, то картошки. Немецкие войска заняли Петергоф, и мы были отрезаны от большой земли. В октябре мы стали ощущать нехватку продуктов, приближался голод. У нас был свой дом, огород, небольшое хозяйство: коза и куры. Силы покидали меня каждый день, в декабре я уже не выезжала на оборонительные работы, так как не было силы, родители и я устроились сторожами, так как работающим был увеличен паек хлеба (750 гр. на 5 человека) и давали карточки на продукты. Вместе с нами сторожил и парень. От него мы узнали, что от голода у него умерла мать, затем отец, через несколько дней, он не вышел и сам на работу, значит тоже умер от голода. Голод был страшнее, чем бомбежка, мы уже не подходили к зеркалу, чтобы не видеть исхудавшие наши тела.
С декабря 1941 года по март 1942 год голод ходил за нами по пятам. На улицах не видно было ни кошек, ни собак, значит, всех уже съели. Из-за голода никуда не хотелось выходить. В конце марта все семьи в поселке получили из Совета уведомления, в которых сообщалось, что из поселка будут вывозить всех жителей, с собой каждый может взять вещей не больше 20 кг. Мы взяли одеяло, подушки, кое-какие вещи. 29 марта 1942 года на улицах появилось много машин, в кузова которых мы стали залазить. После погрузки колонна машин направилась в сторону Кронштадта, дул сильный порывистый холодный ветер, нас продувало насквозь. Ехать по льду было очень опасно, на наших глазах под лед ушла машина с людьми, водители объезжали полыньи. Было очень страшно. Нас привезли в Лисий Нос, поселили всех в большой трехэтажный дом и в течение 3 суток мы сидели голодные. Не выдержав, отец опалил козью шкуру, разрезал ее на маленькие кусочки в и раздал всем, кто был рядом. Кто смог, начал эти кусочки жевать, я же не смогла, меня тошнило, легла на пол, сказала: «Лучше умру, чем жевать эту шкуру». На 4 день нам дали на каждого 0,5 кг «хлеба», что там было в нем намешено, никто не знал, но предупредили, чтобы ели маленькими порциями. Но отец был до того голоден, что съел весь кусок, через некоторое время у него начались страшные боли в животе.
Вскоре подошел состав поезда с пассажирскими вагонами, и началась загрузка людей, чтобы их перевезти до Ладоги. Отцу становилось все хуже и хуже, мы помогали ему как могли. Прибыв на железнодорожную станцию, утром нас снова стали грузить в машины, чтобы переправить через Ладогу. Было очень страшно, мы все перемерзли, во время передвижения колонны машин опять нас бомбили немецкие самолеты. Но в голове была одна только мысль, не уйти с машиной под лед. В сумерках мы доехали до населенного пункта - Жихарево, мы стали выгружаться из машин, тело все гудело от усталости, страха и холода. По очереди нас стали приглашать в столовую, где было тепло и вкусно пахло пищей. Каждому наливали миску супа, давали второе с кусочком хлеба.
Через какое то время на железнодорожный путь пригнали состав с вагонами-теплушками. Внутри вагонов были сколочены нары в 2-3 ряда с одной стороны, наброшено сено. Весь вагон продувался. Нас повезли вглубь страны, куда, мы не знали. Когда состав поезда останавливался, нам приносили что-нибудь покушать, обычно по кусочку хлеба. Однажды принесли по 1 штучке печенья, так сестренка от радости закричала «Ой! Гитлера убили!» Часто поезд стоял в каком – нибудь тупике, пропуская на запад военные эшелоны. На станциях иногда нам приносили, что нибудь поездь. Однажды, во время очередной остановки поезда, мы с мамой решили купить продукты в магазине на железнодорожной станции. Спрыгнули с поезда и побежали в магазин, в нем народу много, а полки пустые. И вдруг слышим, что наш поезд отправляется, выскочили из магазина и к составу, маму уже на ходу подсадила в вагон, а меня за руки подхватили мужчины из последнего вагона состава и посадили в вагон.
Были случаи, когда в вагонах умирали ленинградцы. Их выносили на станциях, клали на платформы, а там уже хоронили работники станций. В нашем вагоне ехало несколько семей. Была женщина с двумя мальчиками, которые постоянно плакали, дергали мать за подол юбки и просили хлева: «Мама, хлеба дай! Мама, хлеба дай!» От без исходности женщина рвала на себе волосы. А детские голоса долгое время звенели в ушах. Ехал рядом и одинокий старик, который все время лежал на полу на соломе. По дороге он скончался, и его вынесли на одной из железнодорожной станции. Наш отец всю дорогу болел, ему становилось все хуже и хуже.
Путь наш от Ладоги до Тюмени продолжался целый месяц. В апреле 1942 года мы приехали в Тюмень, отца сразу же отвезли в больницу, а нас всех поселили в общем доме за рекой. Я пошла искать в больнице отца, нашла, лучше ему не стало, лежит, стонет, я около него плачу. Мужчина-врач говорит мне: «Девочка, нельзя здесь находиться, иди домой», а девочке двадцать лет. Вот такие мы были изнеможенные, худые, что нас принимали за детей. 27 апреля отец умер, мама слегла, заболел брат. Начали обживать новое место, постоянный голод, стали в татарском поселении менять вещи на продукты питания. 100 руб. стоила булка хлеба (если можно назвать его хлебом). Я искала молоко, яйца, хлеб, чтобы накормить больных, вскоре мама стала поправляться, выздоровела, дожила до 80 лет. Устроилась я работать на гончарный завод, но ленинградским семья предложили новое поселение, и мама решила выехать из Тюмени. Мы сели на пароход «Гусихин» и поехали. В каждой деревне, которые встречались по ходу движения парохода, оставалось по 2-3 ленинградской семьи. Наша семья вышла в деревне Зимняя Пушта, которая располагалась между поселками Болчар и Кондинский. В деревне мы поселились у какой-то бабушки, которая выделила нам угол у порога. Трудно, очень трудно было начинать жить на новом месте. Постоянная нехватка продуктов, одежды не было, так как все вещи, которые мы брали с собой, мы их променяли на хлеб. Мама ходила в лес, собирала то ягоды, то грибы, чтобы хоть чем-то нас накормить. Никаких карточек на продукты для приезжих ленинградцев не было, только через какое-то время приехала медицинская комиссия, обследовала наши жилищные условия и только тогда, мы получили карточки на крупы, которые отоваривать я ездила в Болчары.
Когда в поселок приехала бригада рыбаков, мы с братом поросились к ним на работу, стали ловить рыбу, появилась хоть какая-то возможность лишний раз покушать. Но приходилось очень часто перебираться пешком десятки километров с одного места на другое, так как рыболовецкой артели постоянно меняли водоемы для лова рыбы. Через какое-то время меня уговорили идти работать продавцом в магазин. Пошла и так всю свою трудовую жизнь и отработала за прилавком.
Я вырастила 4 детей, сегодня в нашей семье 9 внуков, 12 правнуков, жить бы да жить, только война забрала здоровье.